Когда я договариваюсь с Малгосией Бела о встрече в Zoom, чтобы поговорить о "Зимней девушке", книге о ее 25-летней карьере, опубликованной издательством 77 Press, нам приходится назначать два телефонных разговора. Сейчас идет неделя моды, и Мальгосии нужно ехать из Милана в Париж. Она говорит, что вернется в свою варшавскую квартиру через месяц, ее график так же насыщен, как и на пике ее карьеры. Но идея создания книги возникла в период спада. Наступило лето, и она стала получать меньше заказов, что ее агент метко объяснил: она "зимняя девушка". "Мой образ гораздо больше подходит для водолазок, чем для бикини", - говорит она. Когда я показываю ей недавно найденный в подвале календарь Pirelli за 2009 год, на котором она изображена висящей на бивне слона, Мальгосия вспоминает, что рассказ о той поездке в Ботсвану был первым, который она написала. Она пишет очень трогательно - наряду с искусной игрой на фортепиано (момент, увековеченный в книге Стивеном Майзелем), съемками в фильмах и, конечно же, супермоделью, - и ее интимные воспоминания отличают "Зимнюю девушку" от других настольных кофейных книг.

МАЙЯ ФОН ХОРН: "Зимняя девушка" заставила меня осознать, что прошло уже 24 года с тех пор, как я любовалась ею в мартовском итальянском выпуске Vogue, так называемом "номере Мальгозии". Такая карьера - редкость в моде.

МАЛГОСИЯ БЕЛА: Это было связано с несколькими факторами. Во-первых, это удача, время: Меня обнаружили в нужное время. Далее, это вопрос того, что я вкладываю в дело, и за это я могу поблагодарить себя и своих родителей, которые передали мне трудовую этику. Третий элемент - хороший менеджмент, который особенно важен сегодня. В наше время можно сделать карьеру из ничего, из какого-то глупого пиара, который потом постоянно рекламируют. Но такую карьеру, как моя, нужно поддерживать с умом, вести ее так, чтобы не перегореть, балансируя между острой редакционной работой и коммерческой, чтобы можно было зарабатывать на жизнь. Мне повезло, что у меня есть агенты, которые понимают мои сильные стороны и следят за тем, чтобы меня не просили делать то, что мне не по душе. Десять лет назад меня попросили завести аккаунт в Instagram. Я так и не сделала этого.

М.В.Х.: Вы говорите о своем агенте в Польше?

М.Б.: Нет, но Дарек [Кумоса, основатель модельного агентства Model Plus - прим. ред.] приложил к этому руку, потому что он направил меня к хорошим агентам за границей. Моя карьера в Польше не сложилась, я никогда ничего здесь не добивалась, и Дарек сразу понял, что мне нечего искать в этой стране. Когда он отправил меня писать статью для одного из польских журналов, люди приняли меня за уборщицу, которая пришла навести порядок в студии. Мой нынешний агент, который моложе меня и без которого не было бы этой книги, понимает меня настолько хорошо, что мы находимся на одной волне. Ни один алгоритм не сможет повторить это понимание; человеческий фактор просто необходим. Искусственный интеллект не может понять мое чувство юмора или мой циничный подход к некоторым вещам. Эта книга - праздник человеческого творчества и сотрудничества с замечательными людьми.

М.В.Х.: Что отличает эту книгу от других настольных книг о моде, так это ее слова. Десять эссе, полных удивительных деталей и анекдотов о ваших ранних днях в качестве модели и работе с крупнейшими именами в индустрии. Делали ли вы заметки или вели дневник на протяжении этих 25 лет?

М.Б.: Нет, я никогда не делала записей. Десять эссе в книге короткие, все менее 1 500 слов. Как мой муж [режиссер Павел Павликовский] снимает фильмы, которые не могут быть длиннее 83 минут, так и у меня есть этот магический предел в 1 500 слов: Я не могу сделать больше, я начинаю бредить, и меня приходится сокращать. Я рассказывал эти истории своему другу Филипу [Ниденталю, основателю 77 Press, издателя "Зимней девушки" - прим. ред.], потому что он всегда интересовался моей карьерой. Я называю его "Филип, полный любопытства", потому что он помнит все имена и детали. Он был очень хорошим слушателем, вежливо смеялся над моими историями и вел себя как терапевт, который сидит и слушает. А я тем временем упорядочивал эти истории в своей голове. Когда мне пришлось сесть и записать их, это было ужасное время. Я делала что угодно - убирала в шкафу, пылесосила, выгуливала собаку, ходила за продуктами, готовила ужин - лишь бы не садиться и не писать.

М.В.Х.: Как и большинство людей, которые пишут.

М.Б.: Мне пришлось взять на себя обязательства, иначе это был бы просто тщеславный проект, который Филип мог бы реализовать самостоятельно.

"Когда [мой агент] отправил меня писать статью для одного из польских журналов, люди подумали, что я уборщица, которая пришла навести порядок в студии".

М.В.Х.: Почти все поколение великих фотографов, с которыми вы работали за последние 25 лет, уже не с нами - Ричард Аведон, Питер Линдберг, Ирвинг Пенн (который никогда вас не фотографировал, но дал вам важный жизненный урок, о котором вы рассказываете в книге). Как соотносятся ваши работы с ними и с новым поколением фотографов?

М.Б.: Эта книга - резюме определенной эпохи. То, что сегодня является роскошью, раньше было нормой. В прошлом у нас было два дня, чтобы сделать пять фотографий. Во время фотосессий Аведона первый день был посвящен исследованиям, репетициям, идеям. Не было доски настроения, может быть, был какой-то материал для вдохновения, но не конкретные образы. Теперь, когда я прихожу в студию, там уже есть доска настроений с моими фотографиями более чем десятилетней давности. И просьба клиента: "Давайте сделаем это". Копировать-вставить. Я скучаю по творческому обмену, на который у нас было время на работе. Это не значит, что после этого мы вместе ездили в отпуск или ходили на ужин - в индустрии таких отношений вообще нет. Но я также не хочу жаловаться только на то, что раньше все было так хорошо, а теперь все ужасно. Мы ничего не можем с этим поделать; это вопрос технологии и направления развития мира. Я до сих пор сталкиваюсь с ситуациями, которые меня дезориентируют, как, например, недавняя съемка - еще не опубликованная - для журнала W с модельером Джо МакКенной и фотографом Джейми Хоксуортом. Мы как будто вернулись на 25 лет назад. Никаких настроенческих таблиц, только одежда и пространство. Не нужно было делать десятки и десятки фотографий - мы могли сделать пять или шесть, лишь бы они были хорошими. Все были сосредоточены, никто не разговаривал по телефону. Джейми даже не снимал поляроиды, а просто время от времени звонил Джо, стилисту, чтобы посмотреть в объектив и увидеть кадр. Никто не знал, как выглядят снимки. Фотограф с огромным уважением относился к стилисту, а стилист - к фотографу. У меня давно не было такого опыта, и я был тронут тем, что такое еще возможно. Поскольку в наше время это такая редкость, я ценю это еще больше.

М.В.Х.: Говоря об Аведоне, вы сказали в интервью около 20 лет назад, что он посоветовал вам посмотреть фильм "Иди и смотри", который в итоге оказал на вас сильное влияние.

М.Б.: Да, он буквально подарил мне этот фильм. Она сказала мне: "Вы родом из тех восточных краев. Интересно, как он на тебя повлияет". Она также давала мне читать книги, у нас были довольно особые отношения. Я бы не назвал это дружбой, потому что он не доверял мне и мы не вдавались в интимные подробности. Но он был моим наставником. Если мы говорили по-польски, я называл его "сэр" [стандартный способ обращения к человеку, с которым вы не знакомы близко - прим. ред]. Я испытывал к нему огромное уважение, и меня восхищало, что в свои 80 лет он радуется, как ребенок, буквально подпрыгивая на каждой фотографии. Меня такие вещи смущают, особенно когда я чувствую себя уставшим или измотанным. У него была невероятная энергия и страсть.

М.В.Х.: В то время я была в Лондоне и купила фильм на DVD по вашей рекомендации, а вскоре после этого я встретила своего нынешнего мужа. На нашем первом свидании дома я показала ему "Иди и смотри".

М.Б.: И вот так вы заставили его влюбиться в вас!

М.В.Х.: Мы оба были потрясены фильмом, но да, я думаю, он был впечатлен, и вы сыграли в этом свою роль.

М.Б.: У меня мурашки по коже при мысли об этом. С Малгошкой Шумовской [Малгожата Шумовская, польский режиссер - прим. ред.] я познакомился спустя некоторое время. Когда она спросила меня, какие фильмы я смотрю, потому что искала девушку для своего фильма "Оно", я сказала ей, что недавно посмотрела "Иди и смотри", и она ответила: "Не может быть! Это мой любимый фильм". Я получила роль в ее фильме, а позже она познакомила меня с моим нынешним мужем Павлом. За всем этим стоит Аведон.

М.В.Х.: Но вы также любите работать с молодыми фотографами.

М.Б.: Я предпочитаю тех, кто знает, что делает. Время от времени у кого-то из молодого поколения есть свое видение и он его реализует. Это хорошо. Но мне сложнее найти с ними общий язык, потому что это молодое поколение выросло в такой сильной культуре, которая сильно отличается от моего опыта.

М.В.Х.: Но разве не так, что когда у фотографа меньше опыта, у него больше шансов быть креативным?

М.Б.: Больше всего мне не нравится работать с кем-то, кто чувствует себя звездой. Что бы я ни делал, это "круто", и меня это очень раздражает. Именно тогда мне приходится брать все в свои руки. Это обратная сторона работы с людьми, которые могли бы быть моими детьми: они стесняются и подавляют мое резюме. Но если есть молодой человек, у которого есть представление обо мне и которого совсем не волнуют мои прошлые работы, а вместо этого он фокусируется на том, что у нас есть сейчас, это может быть очень свежо, весело и креативно. И это важно, потому что в моем возрасте совсем не обязательно, чтобы все, что я делаю, было красиво. Я никогда не была абсолютно фотогеничной, как, например, Кейт Мосс, которую можно поставить в угол, и она будет отлично смотреться на двухмерной фотографии. Я не такая.

М.В.Х.: Вы не слишком стесняетесь?

М.Б.: Нет, я говорю серьезно. Именно поэтому я считаю себя очень хорошей моделью. Я знаю, что нужно делать, чтобы сделать вещи красивыми, я знаю, как проникнуть в то, что невыразимо в декорациях, чьей-то идее или даже просто в платье в простой белой студии. Это звучит банально, но я вижу, как редко это встречается в фотографии. Моим кумиром всегда был Дэвид Боуи, я всегда хотел быть похожим на него. То, что он делает на фотографиях, то, что он носит, он просто становится таким. Он выходит на сцену с чем-то огромным на лбу, и это подлинно. Когда я была молода, я мечтала стать актрисой, а вместо этого я как актриса в немом кино.

М.В.Х.: Но вы снялись в нескольких фильмах. Были ли среди них особенно важные для вас роли?

М.Б.: Не думаю, что я придаю большое значение какой-либо из них. Обычно я получаю роль, как в фильме "Суспирия" [режиссер Лука Гуаданьино] - какого-нибудь монстра или кастрирующей матери..... В "Суспирии" я получила отличный опыт, потому что смогла использовать свои модельные навыки, например, оставаться совершенно неподвижной в течение пяти часов, пока на меня наносят грим или приклеивают что-то, или не есть и не пить в течение 12 или 18 часов. У меня нет актерских навыков, но я знаю, как воплощать. Может быть, у меня нет ремесла, но у меня есть эмоциональные ресурсы, и я умею их использовать. Но я всегда считал себя любителем. Родители отговаривали меня от актерства, когда мне было 13 лет. Они сказали, что я слишком высокая и у меня дефект речи, поэтому мне лучше сосредоточиться на игре на фортепиано. Так я и поступила, но во время выступлений у меня был такой страх сцены, что моя карьера пианистки была обречена. Только когда я стала моделью и предстала перед камерой, я избавилась от страха перед сценой.

M.V.H.: Вы начинали в эпоху супермоделей, когда ваш тип красоты не считался "коммерческим". Сейчас она кажется более универсальной, чем когда-либо.

М.Б.: Вы видели последний фильм Рубена Остлунда?

М.В.Х.: Да, "Треугольник печали".

М.Б.: В начале фильма есть сцена, где во время кастинга моделей-мужчин просят сняться для "H&M", то есть сделать "коммерческое" лицо, и для "Balenciaga", то есть сделать более "эджевое" лицо. За последние 20 лет я получил множество работ для обоих брендов.

М.В.Х.: Филипп Ниденталь говорит, что вы расширяете границы.

М.Б.: Он очень хорошо это знает.

М.В.Х.: Вы трудоголик?

М.Б.: Нет, я просто профессионал и перфекционист. Это не навязчивая идея, но если я знаю, что что-то можно сделать лучше, то я делаю это лучше. Для меня это стандарт, так было всегда. Мой сын не очень хорошо к этому относится, он видит в этом давление, нагрузку, но я так не воспринимаю". По меркам нового поколения я интенсивный и требовательный, но для меня это нормально. Мне кажется, я испытываю такое же давление.

М.В.Х.: Но это еще и самодисциплина. Смогли ли вы передать что-то из этого своему сыну?

М.Б.: Да, теперь, когда он переехал в Берлин, чтобы учиться, он делает то же самое. И это хорошо, потому что я помню, как, оказавшись один в Нью-Йорке, без денег, в совершенно незнакомом мире, спасением для меня стали уроки моих родителей, эти скучные, ужасные уроки, которые должны были привить ценности.

М.В.Х.: "Что бы ты ни делал, делай это правильно".

М.Б.: Мой сын помог мне понять, что не все хорошо работают под давлением, но для меня это крайне важно. Мой муж говорит, что моделирование спасет мне жизнь. Я знаю, что не могу пить вино за ужином, как делала раньше, если на следующий день мне нужно работать. Я не рассматриваю это как огромную жертву, но как способ функционировать в этом мире, где на меня постоянно давят, заставляя быть в форме, выглядеть определенным образом, справляться с недостатком сна, сменой часовых поясов и т. д.

М.В.Х.: Вы пишете в книге, что чувствовали вину за то, что, отдыхая на пляже на Багамах, зарабатывали больше денег, чем ваши родители за всю свою карьеру.

М.Б.: Недавно я посмотрела новый документальный фильм о супермоделях 1990-х годов, и многое в нем связано с деньгами. Я даже не представляла, сколько денег было в этой индустрии. Моя мама одолжила мне доллары у знакомого священника, чтобы у меня было хоть что-то, когда я приеду в Нью-Йорк. Я потратил пятую часть только на такси от аэропорта до Манхэттена. Для меня дело было не в деньгах, и я думаю, что это связано не столько с тем, как меня воспитывали родители, сколько с тем, что я вырос в коммунистической стране. В 21 год я все еще учился в университете, который в Польше был бесплатным. У меня была стипендия. Мои родители придерживались такого подхода: пока ты учишься, тебе не нужно беспокоиться о квартплате. У меня такое же отношение к сыну. Я приехал в Нью-Йорк за приключениями, а не за экономической выгодой. У меня даже не было банковского счета. Я не понимал, что получаю деньги не за пребывание на Багамах, а за право пользоваться своим лицом. Прошло несколько лет, прежде чем я это понял. Я думала, что это бесплатный отпуск. Поэтому, когда я получила контракт на макияж с Shiseido - а это случилось очень скоро - и внезапно 150 долларов превратились в 150 долларов плюс несколько нулей, это было шокирующе. Мне это не понравилось; у меня было что-то вроде католического чувства вины. Помню, в то время мои родители зарабатывали что-то около 300 долларов в месяц.

М.В.Х.: В рассказе о Питере Линдберге вы вспоминаете, что на свое первое Рождество в Польше вы привезли родителям номер Vogue с вашей фотографией на обложке и 10 000 долларов в конверте.

М.Б.: Я привезла эту сумму, потому что это было все, что можно было взять с собой наличными. Может быть, я уже была слишком взрослой, чтобы впечатляться деньгами, или дело было в моем воспитании. Я никогда не тратил деньги на одежду, удовольствие от того, что я хорошо одет, полностью удовлетворялось или даже усиливалось работой.

М.В.Х.: Вскоре после этого из студии на Манхэттене вы смотрели на падающие башни Всемирного торгового центра.

М.Б.: Филип был со мной в Нью-Йорке, и я помню, что нам казалось, что наступил конец света, что мода закончилась, что индустрия - это шутка, что это полное излишество. Это случилось во время Недели моды в Нью-Йорке, и сначала все показы должны были отменить, потом их перенесли, а потом было решено продолжать их проводить, но без музыки, и называть их "презентациями", а не модными показами. И вот мы с ужасом наблюдали, как через неделю все вернулось на круги своя.

М.В.Х.: Во время пандемии было примерно то же самое. Сначала было много разговоров о том, что не стоит так часто летать, потому что это ненужно и вредно для окружающей среды.

М.Б.: Пандемия вызвала огромный технологический прогресс. Я снимала кампанию Max Mara со Стивеном Майзелем: он был в Нью-Йорке, а я в Париже, вместе с его ассистентами, все на Zoom. Мы думали, что все так и останется, что, возможно, нам не придется так часто летать, что мы ограничим наш углеродный след. А потом все вернулось с избытком, стало еще больше шоу, на всех континентах. Это ужасает.

"Мой сын заплатил очень высокую цену за то, чтобы я появилась во всех этих картинах. Так что это еще и дань уважения ему".

M.V.H.: Помимо работ величайших мировых фотографов моды, в книге также представлен портрет, сделанный вашим 19-летним сыном Юзио Урбански. Как появился этот портрет?

М.Б.: Это еще одна история о том, как превратить то, что выглядит как катастрофа, в нечто хорошее. Когда я попросил у фотографов разрешения использовать их снимки в моей книге, все они были очень воодушевлены и с радостью отдали мне изображения. За исключением одного. Я хотел, чтобы в книге было 100 фотографий, а не хватало только одной. Мы могли бы включить еще одну фотографию Тима Уокера или Стивена Мейзела. Но мы хотели сохранить добрую атмосферу вокруг книги - это был дружеский проект "сделай сам". И тут я вспомнил о фотографии, которую сделал Джозио, чтобы опробовать фотоаппарат. Мои волосы убраны назад, что является моим любимым образом, я не накрашена, фотография немного недоэкспонирована - но благодаря этому снимку хорошая карма книги была сохранена. Я подумала, что было бы здорово, если бы в ней появился мой сын, ведь он тоже часть моего наследия и гордости. У него было нелегкое детство, много нестабильности, неуверенности в том, когда я уеду и когда вернусь. Он заплатил очень высокую цену за то, чтобы я появилась на всех этих фотографиях. Так что это еще и дань уважения ему.

М.В.Х.: Вы не хотели пойти по его стопам и стать моделью?

М.Б.: Абсолютно нет, хотя кастинг-директора постоянно спрашивают меня об этом. Но Йозио, как и любой уважающий себя молодой человек, интересуется философией и хотел бы жить в художественной коммуне. Он изучает саунд-дизайн в Берлине - он определенно хочет быть художником, но также хочет заниматься ремеслом, что меня очень радует. Он получил от меня это сочетание прагматизма и таланта, хотя у него больше таланта, а у меня больше прагматизма. Но мне удалось убедить его - точнее, подкупить - сделать со мной большую рождественскую кампанию, которая будет представлена осенью. Он был очень смущен, но сделал это.

М.В.Х.: Как вы его подкупили?

М.Б.: Знаете, даже если вы антикапиталист, вы должны на что-то купить эту гитару или это пианино.